Рудак Владимир Федорович
STORIES = HISTORY
Галина Дульцева
А знает кто-нибудь, как правильно: сториз или сторис? Это уже русское слово или еще нет? Надо ли с такими словами бороться (за чистоту языка) или пусть себе
живут? Ответ на самом деле простой: язык прекрасно разберется сам, он умеет. Давным-давно нам так сказал, хоть и по другому поводу, один знающий человек, который всегда оказывался прав, - наш классный руководитель и учитель русского языка Владимир Федорович Рудак, для посвященных - ВладФёд. Для нынешнего поколения стотридцатников, да и для многих учителей, которые не застали его, это просто фамилия, строка в истории школы, оставшаяся портретом в кабинете русского языка где-то на третьем этаже старого корпуса. А для нас это совсем не история, а огромная часть нашей школьной жизни – с четвертого по восьмой класс. Вот какие stories вошли в эту часть нашей истории. Он пришел к нам на первый урок в нашем четвертом классе – тогда началка была только три года. Не
знаю, была ли у него сразу какая-то чудесная методика, но с первых же уроков русский стал практически у всего класса любимым предметом, хоть и непростым: до
простоты ли тут, когда тебе десять лет, а речь на полном серьезе идет об отличиях предиката от предикатива, а законы словообразования начинаешь познавать, раздумывая над «глокой куздрой», которая «штеко будланула бокра и кудрячит бокренка», и ощущая себя поначалу тем самым бокренком. Через неделю мы
всем классом отправились к директору школы просить, чтобы Владимир Федорович стал нашим классным руководителем. Директор был человек суровый и обнадеживать нас не стал, но еще через неделю, войдя в класс, Владимир Федорович смущенно спросил: «Ребята, а вам интересно, что я у вас буду классным руководителем?» Ответом был мощный вопль радости в тридцать глоток, сопровождаемый бешеными дикарскими танцами на столах. Кажется, ему даже понравилось. К слову, столы выдержали. А ближе к концу второй четверти в воздухе повисло страшное слово: аспирантура. Оказалось, что она могла забрать у нас нашего учителя, если он туда поступит. К весне опасность миновала – чьи-то родители разведали, что он даже не стал поступать, потому что выбрал нас. Нам всем очень не хотелось, чтобы у него был повод об этом пожалеть. Но все-таки неприятные происшествия случались. Например, в пятом классе у нас появилась новенькая, которую невзлюбили настолько, что однажды случился бой без правил, причем царапались девчонки. Никто ему не жаловался, он все заметил сам. Мы
никогда еще не видели его в таком гневе. При этом он не кричал, не вызывал ничьих родителей, не водил никого к директору или завучу. Он просто долго молчал, а
потом четко и медленно произнес, глядя перед собой: «Я. Не хочу. Видеть. Хищных когтей <…> - а тут шло имя хозяйки тех самых когтей. И начал урок. Обычно он диктовал интересные длинные предложения из рассказов или романов – Паустовского, Бунина, Алексея Толстого, – кто-нибудь писал на доске, а остальные в тетрадях, но в тот день доска осталась чистой, а в тетрадях у нас появился текст про законы волчьи и человечьи. Кажется, автором он сам. В пятом классе он подал идею завести классный литературный журнал. В редакцию вошел весь класс: писатели, поэты, драматурги, литературные критики, фотографы, биографы писателей и поэтов, художники-иллюстраторы, переплетчики, переписчики. Долго выбирали название, метались от сюрреалистичных Аменхотепов до призем-ленных Ежиков, а остановились на Восьмом чуде света: идея делать чудо понравилась всем. Журнал выходил три года, без строгого графика – по вдохновению, но
получалось примерно раз в четверть. Каждый номер отмечали чаепитием, баснями и эпиграммами собственного сочинения, которые потом автоматически помеща-лись в следующий номер. Кроме веселых дел, были и серьезные – например, был кружок: сначала в школе, а потом в НГУ - с нами согласился по вечерам заниматься профессор, учитель нашего ВладФёда, заведующий кафедрой общего языкознания на гумфаке НГУ. Он объяснял нам, как отличать старославянские корни от древнерусских, как определять родство языков, как строится грамматика, откуда берутся правила и как они меняются, какими путями приходят в язык новые слова. Давал решать лингвистические задачи. Из нас не старались сделать обязательно филологов, но вышло так, что все призовые места на районных,
городских и областных олимпиадах по русскому в те годы были наши. Самой сложной была олимпиада школьная – задания составлял сам ВладФёд, и мало кому удавалось выполнить даже половину, зато потом на кружке разбирали несделанное, и было ощущение открытия: вот ты сидишь и еще ничего не понимаешь, но вдруг легкий толчок – даже не подсказка, а только намек на нее – и все становится ясно. Таких stories, наверно, хватило бы еще на целую книгу. Получается, что вся история школы складывается из таких вот обрывочных картинок. Наверно, не стоит ее
изучать специально, если не хочется. Просто будьте внимательны к своим учителям и друг к другу. Сейчас вы все вместе создаете новейшую историю 130-ки, а мы вам немножко завидуем.
Галина Дульцева
А знает кто-нибудь, как правильно: сториз или сторис? Это уже русское слово или еще нет? Надо ли с такими словами бороться (за чистоту языка) или пусть себе
живут? Ответ на самом деле простой: язык прекрасно разберется сам, он умеет. Давным-давно нам так сказал, хоть и по другому поводу, один знающий человек, который всегда оказывался прав, - наш классный руководитель и учитель русского языка Владимир Федорович Рудак, для посвященных - ВладФёд. Для нынешнего поколения стотридцатников, да и для многих учителей, которые не застали его, это просто фамилия, строка в истории школы, оставшаяся портретом в кабинете русского языка где-то на третьем этаже старого корпуса. А для нас это совсем не история, а огромная часть нашей школьной жизни – с четвертого по восьмой класс. Вот какие stories вошли в эту часть нашей истории. Он пришел к нам на первый урок в нашем четвертом классе – тогда началка была только три года. Не
знаю, была ли у него сразу какая-то чудесная методика, но с первых же уроков русский стал практически у всего класса любимым предметом, хоть и непростым: до
простоты ли тут, когда тебе десять лет, а речь на полном серьезе идет об отличиях предиката от предикатива, а законы словообразования начинаешь познавать, раздумывая над «глокой куздрой», которая «штеко будланула бокра и кудрячит бокренка», и ощущая себя поначалу тем самым бокренком. Через неделю мы
всем классом отправились к директору школы просить, чтобы Владимир Федорович стал нашим классным руководителем. Директор был человек суровый и обнадеживать нас не стал, но еще через неделю, войдя в класс, Владимир Федорович смущенно спросил: «Ребята, а вам интересно, что я у вас буду классным руководителем?» Ответом был мощный вопль радости в тридцать глоток, сопровождаемый бешеными дикарскими танцами на столах. Кажется, ему даже понравилось. К слову, столы выдержали. А ближе к концу второй четверти в воздухе повисло страшное слово: аспирантура. Оказалось, что она могла забрать у нас нашего учителя, если он туда поступит. К весне опасность миновала – чьи-то родители разведали, что он даже не стал поступать, потому что выбрал нас. Нам всем очень не хотелось, чтобы у него был повод об этом пожалеть. Но все-таки неприятные происшествия случались. Например, в пятом классе у нас появилась новенькая, которую невзлюбили настолько, что однажды случился бой без правил, причем царапались девчонки. Никто ему не жаловался, он все заметил сам. Мы
никогда еще не видели его в таком гневе. При этом он не кричал, не вызывал ничьих родителей, не водил никого к директору или завучу. Он просто долго молчал, а
потом четко и медленно произнес, глядя перед собой: «Я. Не хочу. Видеть. Хищных когтей <…> - а тут шло имя хозяйки тех самых когтей. И начал урок. Обычно он диктовал интересные длинные предложения из рассказов или романов – Паустовского, Бунина, Алексея Толстого, – кто-нибудь писал на доске, а остальные в тетрадях, но в тот день доска осталась чистой, а в тетрадях у нас появился текст про законы волчьи и человечьи. Кажется, автором он сам. В пятом классе он подал идею завести классный литературный журнал. В редакцию вошел весь класс: писатели, поэты, драматурги, литературные критики, фотографы, биографы писателей и поэтов, художники-иллюстраторы, переплетчики, переписчики. Долго выбирали название, метались от сюрреалистичных Аменхотепов до призем-ленных Ежиков, а остановились на Восьмом чуде света: идея делать чудо понравилась всем. Журнал выходил три года, без строгого графика – по вдохновению, но
получалось примерно раз в четверть. Каждый номер отмечали чаепитием, баснями и эпиграммами собственного сочинения, которые потом автоматически помеща-лись в следующий номер. Кроме веселых дел, были и серьезные – например, был кружок: сначала в школе, а потом в НГУ - с нами согласился по вечерам заниматься профессор, учитель нашего ВладФёда, заведующий кафедрой общего языкознания на гумфаке НГУ. Он объяснял нам, как отличать старославянские корни от древнерусских, как определять родство языков, как строится грамматика, откуда берутся правила и как они меняются, какими путями приходят в язык новые слова. Давал решать лингвистические задачи. Из нас не старались сделать обязательно филологов, но вышло так, что все призовые места на районных,
городских и областных олимпиадах по русскому в те годы были наши. Самой сложной была олимпиада школьная – задания составлял сам ВладФёд, и мало кому удавалось выполнить даже половину, зато потом на кружке разбирали несделанное, и было ощущение открытия: вот ты сидишь и еще ничего не понимаешь, но вдруг легкий толчок – даже не подсказка, а только намек на нее – и все становится ясно. Таких stories, наверно, хватило бы еще на целую книгу. Получается, что вся история школы складывается из таких вот обрывочных картинок. Наверно, не стоит ее
изучать специально, если не хочется. Просто будьте внимательны к своим учителям и друг к другу. Сейчас вы все вместе создаете новейшую историю 130-ки, а мы вам немножко завидуем.
